Способность театра создавать во время каждого спектакля новое уникальное сообщество людей, увлечённых одним действием, была описана ещё в античности. Но с особенным вниманием к этой идее обратились заново около ста лет назад: примерно в то время, когда Николай Евреинов срежиссировал для молодой Советской Республики масштабнейшее фейковое действо – театрализованное представление «Взятие Зимнего дворца» (1920), в котором приняли участие около 10 тысяч исполнителей. В основном они были статистами – людьми-функциями, которые в нужный момент нажимали на курок, шагали или выкрикивали лозунги.
Зрители и исполнители, скопившиеся в тот день на Дворцовой площади, все как один испытали прилив патриотизма – настолько мощный, что предпочли не замечать искажения реальных фактов восстания, свидетелями которых все они были в 1917 году.
То, что сто лет назад использовали для политической пропаганды, через полвека по всему миру стало одним из ключевых художественных приёмов нового времени: «соучастие» в разных форматах (актёр-зритель, зритель-зритель, зритель-пространство) выдвинуло на первый план самочувствие тех, кто раньше был пассивным наблюдателем. И теперь у них появилась возможность действовать, принимать решения и влиять на финал истории.
В середине двадцатого века в США возникает «Living Theatre» – во многом точка старта для всего современного экспериментального театра. В чём эксперимент? Во всём, что отвечает главной идее «Living Theatre»:
To give people the sense that there is something they can do, that they are empowered.
(Дать людям чувство, что они могут что-то сделать, что у них есть такая возможность).